Добрый вечер! Это рассылка «Минимум». Рассказываем главное, что случилось сегодня.

Что случилось

Развал фронта у Херсона. Вчера и сегодня украинская армия провела серию успешных наступательных операций в Херсонской области, продвигаясь на 15—25 километров в сутки. Российские «военкоры» заявляют о тяжелейшей обстановке и фактическом развале фронта.

Остановить украинское наступление не удается — в ближайшее время российская армия может потерпеть еще одно такое же поражение, как в Харьковской области. После разрушения мостов через Днепр снабжать правобережную часть группировки удается с трудом, перебросить резервы не получается.

Нечеткие границы России. Вчера Конституционный суд, а сегодня Госдума сегодня единогласно одобрили аннексию захваченных территорий Украины — теперь в состав России официально войдут четыре новых субъекта. Завтра за законопроект должны проголосовать члены Совета Федерации. Однако Дмитрий Песков не смог определенно ответить, в каких границах Россия присоединяет новые территории.

Частично прояснение наступило. Я вам скажу менее юридическим языком: ЛНР и ДНР — в границах 2014 года. Херсон и Запорожье — по границам мы продолжим советоваться с населением этих областей.

Мобилизационные проблемы. Только за сегодня в России умерло как минимум пять мобилизованных: трое в Свердловской области, по одному в Тюменской и Новосибирской. Ранее уже умерли двое: во Владивостоке и Кабардино-Балкарии. Как минимум в одном случае причиной смерти было самоубийство, еще в одном — алкогольное отравление.

А на подмосковной военной базе произошла массовая драка между «дедами»-контрактниками и новоприбывшими мобилизованными: старослужащие потребовали отдать им одежду и мобильные телефоны. Более 20 «дедов» оказались избиты.

Цена войны. Журналисты The Bell рассказывают, какой эффект война и мобилизация оказывают на российскую экономику.

• Несмотря на тяжелые санкции, смягчить падение помогли рыночные принципы и хороший запас прочности: до начала мобилизации эксперты считали, что экономика может даже перейти к росту. Но мобилизация однозначно отправляет ее вниз.

• Мобилизация гарантированно приведет к спаду еще в 0,25 п. п. — итого ВВП снизится на 3,75%. При этом сейчас спад сдерживается огромными бюджетными расходами. Когда чиновники больше не смогут тратить запасы, экономика свалится еще сильнее.

• Из-за того, что с рынка «вымывает» активное молодое население (люди либо призываются в армию, либо бегут из страны), безработица может даже снизиться, а зарплаты — вырасти. Однако вместе с присоединением территорий Россия получит более 5 млн новых граждан, в основном пожилого возраста. Они тоже будут тянуть бюджетные возможности вниз.

• Также на российскую экономику могут негативно повлиять новые санкции, в том числе против биржевой торговли долларами и евро. Кроме того, растет риск мировой рецессии и тяжелого экономического кризиса, от которых пострадают в первую очередь страны с сырьевой экономикой, такие как Россия.

Экономический «лунатизм». Экономист Константин Сонин объясняет, почему российские власти вряд ли смогут купировать проблемы, которые приносит война и мобилизация. Тяжелейший кризис в российской экономике практически неизбежен.

У нас есть перед глазами некоторые модели. Например, экономика Ирана, которая уже 40 лет не развивается и стагнирует — но надо понимать, что она стагнирует на уровне жизни в четыре раза хуже, чем в России. Таких эпизодов даже не было в истории, чтобы уровень жизни упал так сильно, как должен упасть в России. Даже мне, человеку, находящемуся в безопасности, трудно представить масштаб экономических потерь за десятилетие, которые нас ожидают. Людям из руководства страны, мне кажется, это просто невозможно. Соответственно, когнитивный диссонанс заставляет их вообще ни о чем не думать.

Неандертальский геном. Сегодня Нобелевскую премию по физиологии и медицине вручили шведскому палеонтологу Сванте Пэабо, который не только смог выделить и расшифровать ДНК древнего человека, но и довольно подробно описал жизнь прародителей человека, живших более 100 тысяч лет назад. Republic цитирует главу из его книги «Неандерталец».

Я каждый год получал письма от людей, утверждающих, что они — или их близкие — на какую-то часть неандертальцы. Часто в письма были вложены фотографии с изображениями немного кряжистых индивидуумов, а порой люди предлагали прийти и сдать кровь для наших исследований. И теперь, когда у нас есть геном неандертальца, я легко представил, как мы берем ДНК какого-нибудь человека, определяем, какие сегменты его генома так или иначе схожи с неандертальскими, и, сравнив, показываем уровень неандертальского наследия.

Идея меня заинтриговала, но одновременно и обеспокоила. А вдруг оказаться «неандертальцем» будет считаться позорным? А не будет ли для человека ужасно, если он узнает, что часть генов, отвечающих за работу мозга, досталась ему от неандертальцев? И не превратятся ли ссоры между супругами во что-то вроде «Ты никогда не выносишь мусор, у тебя же гены в мозгах неандертальские»? Может ли позор, связанный с неандертальскими генами, лечь на целую группу людей, если у какой-то определенной части населения особенно часто будет встречаться неандертальский вариант гена?